Жила в одном городе женщина по имени Вера. И была у неё особенность, которую она с детства прятала, как неудобную особенность: она видела музыку. Не только слышала, а именно видела. От звука скрипки по воздуху расходились серебряные кольца. Барабанная дробь рождала вспышки алого бархата. А тишина между нотами была похожа на прозрачный шёлк...

В детстве она пробовала делиться этим миром, но её не поняли. «Выдумываешь», — говорили учителя. «Слишком сложно», — пожимали плечами подружки. И Вера научилась об этом молчать. Она стала практичным бухгалтером, жила в мире чётких цифр и строгих отчётов. Её внутреннее солнце — тот самый дар, — было плотно укутано, чтобы ни один луч не пробивался наружу и не смущал окружающих.

Как-то Вера возвращалась с работы пораньше. Вдруг из открытого окна музыкальной школы донеслась неуверенная, прерывистая мелодия — ученик разучивает пьесу на флейте. Звук фальшивый, ребёнок сбивался. Но именно эта неидеальность, эта простая, чистая попытка становится ключом....

Она замерла на месте. Этот звук — точная копия того, что она слышала в детстве из окна соседа-музыканта....
И в этот момент вместо окружающей улицы она вдруг видит тот самый летний двор своего детства: солнечные зайчики на асфальте, пыль, танцующую в воздухе, и самое главное — себя, маленькую, сидящую на подоконнике и рисующую в блокноте не фигуры, а звуковые волны, пытаясь запечатлеть, как «выглядит» эта музыка.
В тот миг не было ни стыда, ни страха быть непонятой. Был только чистый, ничем не замутнённый восторг от этого таинственного преображения звука в линию, вибрации — в цвет....

Веру резко вернул в настоящее громкий гудок автомобиля. Она стояла посреди тротуара, а из окна по-прежнему доносилась музыка. Что-то внутри нее переключилось. Этот звук оказался для нее прямым проводником к той части её самой, которую она забыла за долгие годы «нормальности».

Она не сразу пошла домой, а свернула в первый попавшийся магазин канцтоваров и купила самую большую папку для рисования, гуашь и кисти....

Вечер принес вдохновение. Она разложила на столе краски, включила запись концерта, который любила в юности, и сделала первый мазок...

Сначала она просто смешивала цвета, пытаясь поймать тот самый «цвет тишины» или «оттенок грусти виолончели». Получалось криво, неидеально. Внутренний критик нашептывал: «Что ты делаешь? В твоём возрасте? Это никому не нужно».

Но Вера продолжала. Она начала рисовать свои «зрительные мелодии». Первую абстрактную работу, рождённую от симфонии Чайковского, она в порыве смелости выложила в социальную сеть. Подписала: «Как я вижу «Времена года». И забыла.

А наутро её ждал комментарий от незнакомца:
«Я никогда не слышал музыку так, как после вашей картины. Спасибо, что подарили мне новый слух». Это был крошечный лучик. Но его оказалось достаточно.

Вера стала рисовать больше. Она не стремилась стать известной художницей. Она просто, наконец, дышала полной грудью. Её картины были странными, ни на что не похожими. Кто-то называл их хаосом, но находились те, кто видел в этом хаосе истинную гармонию.

Однажды её пригласили провести выставку в местной галерее. Вера стояла в центре зала, окружённая своими «озвученными» полотнами, и к ней с волнением подошла юная девушка.
—Я тоже так могу… — прошептала она. — Я чувствую запах эмоций. Я думала, что я сумасшедшая.
Вера посмотрела на неё и улыбнулась той самой понимающей и подбадривающей улыбкой.
—Дорогая, в этом твоя особенная уникальность. Главное — найти смелость и способ показать свой дар миру.

В тот вечер Вера поняла: её сакральная уникальность была не только для неё. Она была ключом, который помогал другим открыть свои собственные замки. Снимая покровы с собственной души, она давала разрешение сделать то же самое и другим.